Ида

"Ида". Павел Павликовский.
(Оскар)

Холокост, его прощение, Ванда и Ида — это второй план художественного произведения. Первый план — это авторский взгляд на тему естественности и осмысленности христианского самоотречения…
Сначала между Вандой и Идой полнейшее равнодушие. Ванда слишком умна, порочна и независима для каких-либо родственных сантиментов, жизнь её лишена какого-либо смысла и появление Иды вызывает лишь раздражение. Всё-таки Ванда "принюхалась" к Иде, и нашла в родстве с ней волнительные для себя нотки. Она потянулась к Иде, как к спасительному кругу для своей души, как к последней надежде зацепится хоть за какой-то смысл происходящей с ней жизни. Она щеголяет своим интеллектуальным превосходством над примитивными формами окружающего её существования, она пытается нащупать уязвимые места в религии Иды, но она не богохульствует, она не уверена в своём превосходстве на все сто и поэтому не сжигает мосты к возможному покаянию для своей души. Ей стало интересно насколько естественно стремление Иды к христианскому самоотречению. Ида же защищает от Ванды герметичный мир своей христианской веры, она не впускает в него Ванду с её варварски настроенным интеллектом… Но, Господи, что происходит? — оказывается Ида тоже нуждалась в Ванде! Они обе, как небо и земля нуждаются друг в друге! Антагонизм их взаимоотношений выводит нас в некое третье измерение, заставляя эволюционировать наши привычные представления о добре и зле.
Тётя со своей племянницей две противоположности: в интеллекте Ванды превалирует острый ум, режущий любые герметичные идеи и стереотипы, в интеллекте Иды, напротив, превалирует духовная целостность и самодостаточность (в форме пока ещё слепого инстинкта самосохранения её души); Ванда выжимает из плотских удовольствий все соки, пытаясь обезболить кровоточащую язву пустоты, зияющую в её душе, любовными утехами и вином, Ида же не только не прикасается к этой стороне жизни, но даже и не смотрит в ту сторону вообще, она так воспитана; Ванда имеет значимость в обществе и материальное благополучие, Ида — обычная сирота; Ванда — это бездна отчаяния, высокомерия и беспощадности, одним словом «Красная Ванда», угрызаемая внезапным фактором совести, Ида же — это милосердие, сострадание и непорочность, её духовный уют настолько естественен, что никакого нарочито-фанатичного аскетизма в ней ни чувствуется, она словно добрая фея — сказочный, не реальный персонаж.
Они обе сильные личности, но сила их проявляется в разных срезах действительности, они сосуществуют друг относительно друга в абсолютно параллельных реальностях…
Эти реальности сошлись в одной точке их памяти о Холокосте.
Общая память о главной трагедии их жизни сближает их души, они становятся родными друг другу. Ванда благодаря Иде вновь почувствовала себя живым человеком… Но её природа уже претерпела патологические необратимые изменения, её духовная рана не излечима… Актом своего самопожертвования бездне пустоты, в которую она выбросилась из окна, Ванда предоставила Иде возможность прозреть в своём слепом выборе жизненного пути и отделить веру, воспитанную в условиях стерильной герметичности Церковно-приходской школы, от веры, выстраданной посредством личного опыта. Бесплотный обет Иды, благодаря Ванде, стал осмысленной жертвой.
Богоборческая диалектика польского кинорежиссера многомерна, и одна из её мер проходит сквозь ту истину, которую я для себя выражаю следующим образом...
Нельзя принимать в пользование мир, в котором есть место таким явлениям, как Холокост, не требуя от него немедленного покаяния в полном отречении от массового вооружённого насилия здесь и сейчас. Ванда приняла этот мир, зная о его чудовищной червоточине, она даже ни разу за много лет не удосужилась предпринять попытку отыскать прах своих родных, уничтоженных Холокостом, она пользовала этот мир для себя в том виде, в котором он ей был дан, выжимая из него все соки, и не давала ни чего взамен. Более того, она усугубляла положение вещей в своём стремлении сделать карьерный рост в этом мире, она прослыла "Красной Вандой" и приговорила к смерти нескольких политзаключённых. Она невольная созидательница следующего «холокоста»! Ида же не принимает этот мир в традиционном его виде, потому что она родом из Холокоста. Монашеский обет для неё — это её требование безоговорочного покаяния для этого мира.